90% музыки, которую я слышу вокруг, приводит меня в бешенство.
90% людей, с которыми я вынужден общаться, вызывают у меня гамму чувств в диапазоне от скуки до внутреннего хохота.
90%
того, что говорят мне в интервью так называемые известные люди, я знал
уже примерно в седьмом классе общеобразовательной школы.
90% мата,
существующего в повседневном обиходе, отличается редкой
неоригинальностью – в обороте два-три слова, лексикон крайне скуден.
90% одежды, которая продается в наших магазинах, унижает человеческое достоинство.
То же касается и обуви.
И качества еды.
И политиков.
И моды.
И содержания телевизионных и радиопрограмм.
Социальное меньшинство Мир,
в котором я живу, сужается, таким образом, до 10%, однако я имею
наглость утверждать, что именно в этих пределах и в этой пропорции
существует сегодня то, что я называю полнотой жизни, искусством,
радостью и любовью.
Эти 10% – цифра не случайная: ею оперируют
все социологи, психологи, философы на протяжении последних 100–150 лет.
Если мы попробуем максимально общо выразить главную
черту этих 10% – это не образование, и не происхождение, и даже не
привычка есть ножом и вилкой, а именно способность критически оценивать
действительность.
В Казахстане ситуация с критически мыслящим сообществом осложняется
тем, что оно гораздо более разобщено, чем их «родственники» в Европе и
Америке, а враг – гораздо более силен и коварен.
Враг у ворот сознания
Бизнес и власть имеют два общих свойства, заложенных самой природой: тотальность и, как следствие, стремление к упрощению.
И
власть и бизнес стремятся заполнить собой все ниши, все пространство,
сделать все как можно более единородным и единочувствующим – для
простоты управления.
Бизнес заинтересован в том, чтобы покупки
совершались как можно бездумнее и спонтаннее; власть заинтересована в
том, чтобы ее действия одобрялись как можно более спонтанно и
единодушно.
В Казахстане бизнес, особенно
крупный, как и любой другой институт, зависит от власти: так уж
сложилось исторически. Фактически сегодня крупный бизнес и власть – это
одни и те же лица.
Когда власть и бизнес объединяются,
противоречия между ними стираются, а общее – удваивается: как ни
странно, больше всего эта связка бьет не по эффективности экономики
(поскольку в Казахстане она сырьевая), а по интеллектуальному сообществу,
вообще по уровню интеллекта в стране.
Потому что ни власти, ни
бизнесу сильно думающие (и даже сильно чувствующие люди) не нужны.
Об этом,
естественно, никто не говорит прямо, но это так. Какая польза, в
сущности, от думающих людей, кроме того, что они придумывают новое
оружие и новые правила?.. Только одна – они продуцируют смыслы,
объясняют, что происходит с обществом.
Поскольку в Казахстане
смыслы формулирует власть, ни в чьих объяснениях она не нуждается. Мало
того, она нуждается как раз в обратном – в рассмыслении общества.
Для
поддержания большинства, условных 90% в состоянии анабиоза мир изобрел
прекрасное средство – entertainment («развлечение»; второе значение –
«отвлечение»): именно поэтому в течение последних 15 лет в России с
«неумолимостью сверхзвуковой дрели» (БГ) работает огромная машина
попсы.
В России на попсу в последние годы повесили еще и
заботу о патриотическом воспитании масс, это особенно заметно по
видеоряду накануне и во время недавнего 23 Февраля, когда крики
«Смирно!», «Вольно!» и «Товарищ полковник, разрешите доложить» неслись
из каждой щели.
Газманов на плакатах уже в военно-морской
форме с погонами капитана третьего ранга (а почему в военно-морской?
Потому что пел про морячку и потому что Расторгуев – в зеленой,
общевойсковой); Лолита поет вместе с хором имени Александрова; Катя
Лель поет «Синий платочек», не говоря уже о Кобзоне с Лещенко, которые
во всем этом чувствуют себя как рыбы в воде.
Предыдущая атака попсы была 23 февраля, новая будет 9 мая, потом 12 июня, потом 4 октября, потом опять 23 февраля и т.д.
К этому уже все потихоньку привыкают.
Так
бизнес и власть объединили свои интересы – коммерческий и
идеологический – в попсе. Тотальность попсы одинаково устраивает и
бизнес, и власть. Коммерческий интерес и идеологический уже настолько
переплелись, что трудно отделить один от другого.
Наиболее
показательны в этом смысле радостные рапорты чиновников от культуры –
что количество издаваемых в России книг растет с каждым годом.
Вдуматься только – чем они гордятся?
Растут ведь тиражи ПЛОХИХ
книг, а не хороших. Растут тиражи книг Дарьи Донцовой, а это все тот же
отупляющий соцреализм, с той же сюжетной ходульностью и строгим
каноном, включая обязательную инициацию (преображение) героя к концу
романа.
Власть вслух с гордостью отмечает рост КОЛИЧЕСТВА
плохих фильмов и плохих книг, но негласно она одобряет ведь и их
КАЧЕСТВО – оно ее вполне устраивает.
Мне плевать на то, что там у них еще задумано, какое
еще развлечение для народа припасено – пение на коньках или подводный
бокс с одновременным кручением барабана, пока они не отгадают наконец
всех букв; мне плевать на все это – до тех пор, пока ЭТОТ барабан не
начинает звонить по мне.
А он начинает звенеть, и я чувствую
этот усиливающийся набат, потому что результатом этого соединения
власти и бизнеса, политики и попсы является на сегодня всеобщая и
невиданная деинтеллектуализация пространства.
Запрет на критичность
10% мыслящих, как было сказано, – это слишком много.
Для
подавления ненужной массы критически мыслящих бизнес и государство
используют ту же попсу, но уже не как инструмент, а как аргумент.
Как норму, как доминирующий дискурс, как некие «законы рынка», которым якобы должны починяться все.
При этом аргументы и власти и бизнеса в этих случаях до забавного похожи: они выражаются прекрасным словом «позитив».
Как же понимают слово «позитив» власть и бизнес?
Практически одинаково.
«Поменьше
чернухи – побольше светлого». «Народ устал от разговоров, народ хочет
отдохнуть». Все это нам повторяют телебоссы, режиссеры, редактора газет
и журналов.
Все это мы уже проходили в советские годы, но как,
однако, забавно, что слово в слово повторяются сталинские еще
установки, только вместо «жить стало лучше, жить стало веселее»
используется модное «избегать негативного имиджа».
Все это уже было: стилистические ограничения очень быстро сказываются и на содержании, обедняют и корежат смысл.
В
60-е годы в советском журнале «Литературная учеба» один литредактор,
получая стихи молодых поэтов, приговаривал: «А теперь будем
высветлять». То есть заменять в тексте слова с отрицательным значением
на слова с положительным значением. Например, строчку «за дверью воет
серая весна» – на «стучится в двери светлая весна!». Размер тот же,
ритм тот же, а выходит гораздо веселее.
Советская власть, однако, при всех ее грехах хотя бы на словах не отрицала права человека на интеллектуальную сложность.
Сегодня в довесок к привычной установке на «позитив» прибавляется еще и общая установка на доступность, понятность, массовость.
Сегодняшний
совместный дискурс власти и бизнеса отрицает само право на сложность
мировосприятия, само право человека на сложность.
«Нам не
нужно «заумное» («завиральные идеи», «заоблачные абстракции») – нам
нужна простота и ясность («конкретика», «факты, а не эмоции»)».
«Доступность»
и «позитив» на деле есть отказ от той самой критичности и даже от
оценочности, которая свойственна думающему меньшинству.
Власти
нужен «позитив», чтобы легче управлять, а бизнесу – чтобы легче
продавать. Сложный человек не нужен ни власти, ни бизнесу – потому что
сложный человек непредсказуемо голосует и непредсказуемо покупает.
«Позитив» – это универсальное средство для подавления и инакомыслия, и глубокомыслия.
Любое
критическое высказывание оценивается властью как непатриотичное
(очернительство), а бизнесом – как неэффективное («это оттолкнет
читателя»).
Любое сложное высказывание оценивается властью как
неэффективное («пустая болтовня»), а бизнесом – как антинародное
(«зачем раздражать читателя?»).
Этот ловкий пинг-понг – когда
власть ссылается на интересы бизнеса, а бизнес на интересы народа –
преследует одну цель: вымывание сложного и критического из обихода,
сужение интеллектуального пространства.
И здесь интересы власти и бизнеса АБСОЛЮТНО совпадают: ни власти, ни бизнесу не нужны умные читатели, зрители, слушатели.
Власть будет давать деньги на то, что позитивно, а бизнес на то, что эффективно.
Таким
образом, теперь нас будут бить с обеих сторон, сводя популяцию мыслящих
к нулям, причем абсолютно законными (!) средствами.
Единственный
способ как-то повлиять на этот кошмар – формирование и укрепление
интеллектуальной среды, сообщества, ощущающего, что очень важно, себя
таковым.
В
Москве и Петербурге, допустим, уважения к интеллекту время от времени
требует прослойка относительно богатых, известных, уверенных в себе
людей: к ним хотя бы прислушиваются, они выступают от лица истины,
свободы, права.
В провинции, где речь идет уже не о процентом
соотношении, а о простом количественном (10, 20, 100 думающих на 100
тысяч населения), такие люди уже выглядят идиотами, и отношение к ним
соответствующее.
Народное равнодушие вынуждает часть этих
людей уезжать в столицы, а часть – растворяться в общей массе,
мимикрировать. Это закончится тем, что в провинции хорошие книги станут
разновидностью контрабанды – как в романе «Кысь» Татьяны Толстой.
Единственная
сфера в России, остающаяся пока за теми, кто думает, за интеллектом – это
некоторые столичные журналы и газеты, некоторые радиостанции и –
Интернет. А для Казахстана, пожалуй, только последнее. Да и то - в силу своего интернационального характера.
Именно в Интернете массово и спонтанно уже
формируется и альтернативная культура, и прослойка «новых мыслящих». Ее
сила в том, что формируется она не назначением сверху, а
демократически, снизу.
Однако пока это сообщество не ощущает
себя сплоченным, а главное – не чувствует нужды в таком объединении.
Критическая масса, количество уже есть, но нет качества среды, если
можно так выразиться.
Выработка основных ценностей, своего рода хартия
интеллектуальной среды, отстаивание общего права на сложность и
критичность – это и есть сегодня главная задача гуманитарной прослойки.
Среда оформляется не только пристрастиями, но и требованиями.
